Шагал Марк Захарович

Шагал Марк Захарович - одна из самых удивительных фигур в искусстве XX в. Его называли мечтателем, фантастом, миротворцем, колдуном, в нем видели архаиста и новатора, сближали с примитивизмом, экспрессионизмом, сюрреализмом и другими течениями современного искусства, но любое определение остается бессильным перед загадкой шагаловского творчества. Подобно сновидению, оно непереводимо на язык бодрствующего рассудка как метафора, оно откликается только на голос других метафор.

Столь же удивительна судьба художника. Шагал родился и вырос в многодетной еврейской семье очень скромного достатка. Его отец был рабочим у торговца сельдью. Казалось бы, ни семейный круг, ни провинциальная жизненная среда не способствовали развитию открывшегося дара, однако именно здесь Шагал обрел источник вдохновения, который питал его творчество на протяжении всей жизни. Самые странные порождения фантазии оборачиваются реальностью шагаловского детства: семья, дом, Витебск - вот начало и средоточие его художественного мира. Достаточно вспомнить известные его слова, обращенные к столице мирового искусства - Парижу: «Мой второй Витебск!» У домашнего очага Шагал проникся духом национальной религиозной традиции, ощущением неразделимости быта и бытия, и потому образы родного дома и всего мироздания стали у Шагала взаимно заменимыми.

В 1906 г. Шагал поступил в витебскую художественную школу И.М. Пэна. Здесь он учился недолго и вскоре решил отправиться в Петербург. Решение было чревато не только материальными проблемами, юноша должен был получить специальный вид на жительство, без которого евреи не имели права пересекать так называемую черту оседлости. Достав временное разрешение, Шагал приехал в Петербург. Попытка поступить в ЦУТР оказалась неудачной. В 1907-1910 гг. Шагал учился в Рисовальной школе при ОПХ, которой руководил Н. К. Рерих, затем, совсем недолго, в частной школе С. М. Зайденберга и, наконец, в школе Е. Н. Званцевой, где его наставниками были Л.С. Бакст и М.В. Добужинский. Весной 1910 г. Шагал впервые показал свои работы на выставке школы Званцевой в помещении журнала «Аполлон». Собственно, этим и исчерпывается его ученичество.

Уже ранние композиции Шагала («Кермеса», «Покойник» (обе 1908 г.), «Рождение» (1910 г.)) обнаруживают редкостное своеобразие мировосприятия, хотя при известном желании в работах петербургского периода можно найти следы испытанных молодым художником влияний. Так, он отдал должное классической традиции и современному символизму тенденция его дальнейшего развития вписывается в движение неопримитивизма, находя параллели в творчестве М.Ф. Ларионова и Н.С. Гончаровой. И все же язык Шагала столь своеобразен, что любая аналогия оказывается под вопросом.

В 1910 г. Шагал уехал в Париж, где работал без малого четыре года. Если в России художник, по его собственным словам, чувствовал себя «пятым колесом в телеге», то Париж - и, прежде всего Лувр - положил конец всем его колебаниям. Здесь Шагал пережил «революцию взгляда», что, по существу, означало сознание обретенной творческой свободы. Войдя в круг художников и литераторов авангарда (Ф. Леже, А. Модильяни, А. Архипенко, Б. Сандрар, Г. Аполлинер, А. Сальмон, М. Жакоб и др.), Шагал окончательно утвердился на избранном пути. Конечно, он не мог обойти стороной Сезанна, фовизм и кубизм - об этом работы парижских лет говорят недвусмысленно. Однако, легко усваивая приемы новейших течений, Шагал действует по принципу «беру свое там, где его нахожу» и ничуть не поступается тем, что составляет сокровенную основу его мироощущения. В ненасытной жажде творчества он достигает той крайней степени обострения душевных реакций, того поэтически-экстатического напряжения, когда стираются всякие границы между зримым и воображаемым, внешним и внутренним и художник воистину видит то, о чем грезит, что любит, во что верит. Отсюда ошеломляющая экспрессия формы и цвета, фантастические метаморфозы предметного мира в шагаловских холстах («Я и деревня», «Автопортрет с семью пальцами» (оба 1911 г.), «России, ослам и другим» (1911-1912 гг.), «Солдат пьет», «Голгофа» (оба 1912 г.), «Скрипач» (1912-1913гг.), «Материнство. Беременная женщина», «Париж из окна» (оба 1913 г.)). По словам художника, «искусство - это, прежде всего состояние души». Его мало заботила концептуальная основа авангардизма, равно как и то, кто будет первым в состязании новейших направлений и группировок.

Участвуя в выставках в Париже, а также в Москве, Петербурге, Амстердаме, Берлине (первая персональная выставка, 1914 г.), Шагал приобрел известность. Критик Я. А. Тугендхольд вспоминал о впечатлении, произведенном картинами Шагала на парижском Осеннем Салоне, среди кубистических полотен: «Тогда как от головоломных кирпичных построений французов веяло холодом интеллектуализма, логикой аналитической мысли, - в картинах Шагала изумляла какая-то детская вдохновенность, нечто подсознательное, инстинктивное, необузданно-красочное. Точно по ошибке рядом с взрослыми, слишком взрослыми произведениями попали произведения какого-то ребенка, подлинно свежие, «варварские» и фантастические».

Летом 1914 г. Шагал вернулся в Россию. Художник как бы заново открыл родной Витебск, и фантастическая экспрессия парижских видений уступила место лирической интонации картин милого сердцу быта («Вид из окна. Витебск», «Парикмахерская», «Дом в местечке Лиозно» (все 1914 г.), и др.). Впрочем, одно не отменяет другое, обе линии тесно сплетаются. Всю жизнь писавший стихи, Шагал перенес в живопись чисто поэтические приемы, из которых нужно особо выделить реализацию метафоры. Его герои совершают прогулки в небесах так же естественно, как если бы они шли по земле («Над Витебском» (1914 г.), «Прогулка» (1917 г.), «Над городом» (1914-1918 гг.)), небесные гости в клубах облаков являются к художнику в мастерскую («Автопортрет с музой (Видение)» (1917-1918 гг.)). Вещи в картинах и рисунках Шагала обладают как бы человеческими повадками, характерными лицами («Окно в сад» (1917 г.), «Интерьер с цветами» (1918 г.), и др.), а подчас вырастают до пространственно-временных символов космического масштаба («Часы» (1914 г.), «Зеркало» (1915 г.)).

Революцию Шагал встретил с искренним энтузиазмом. Назначенный комиссаром искусств губернского отдела народного образования в Витебске, он открывает и возглавляет художественную школу (здесь кроме него преподают М. В. Добужинский, И. А. Пуни, К. С. Малевич, Л. М. Лисицкий и др.), руководит Свободной мастерской живописи и музеем, организует празднование первой годовщины Октябрьской революции, участвует на выставках в Витебске, Петрограде и т. д. Однако конфликт с Малевичем и Лисицким (а по существу, с революционным экстремизмом русского авангарда) лишил Шагала иллюзий свободного творческого самоосуществления. Художник уехал из Витебска в Москву. Некоторое время он преподавал рисование в подмосковной колонии беспризорников. Последняя крупная работа Шагала на родине - цикл панно для Камерного еврейского театра в Москве (1920 г.). В 1922 г. Шагал навсегда покинул Россию.

Шагал прожил очень долгую жизнь и работал, не покладая рук. Им созданы сотни живописных полотен и графических листов, обширные циклы иллюстраций в различных техниках (к Библии, сказкам «Тысячи и одной ночи», «Мертвым душам» Н. В. Гоголя, «Басням» Ж. де Лафонтена, «Одиссее» Гомера, «Буре» У. Шекспира и др.) он занимался декорациями и костюмами для театра, исполнял монументальные росписи (в их числе - плафон парижской «Гранд-Опера» и росписи «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке), витражи, мозаики и шпалеры, к этому нужно добавить керамику и скульптуру.

Глубочайшая связь искусства Шагала с еврейской духовной традицией самоочевидна. Но вопрос о том, к какой национальной художественной школе принадлежит Шагал, не имеет прямого ответа. Ясно, сколь многим он обязан Франции здесь прошла большая часть его жизни, и достигло высшего расцвета его мастерство, здесь к художнику пришла мировая слава. Однако не менее ясно и то, сколь глубоко уходят корни его искусства в русскую почву.